Комментарии

Письмо (Жалоба) М.И. Шорина  в адрес Главного Военного Прокурора Союза ССР (См. М.И. Шорин. Помним!) написана на линованных листах белой (пожелтевшей от времени) бумаги по формату близкой к привычным «амбарным» книгам советского времени.

Михаил Иванович в своем письме использует много сокращений, как типичных для того времени, так и вводимых им самим, просто по привычке к лаконизму письма:

К. Р.О – контрреволюционная организация (после «О»   М.И. точки не ставил ?!)

К.Р.Х – контрреволюционный характер

ЗабВО –Забайкальский военный округ

58 ст. У.К.  Р.С.Ф.С.Р  58-я статья Уголовного кодекса РСФСР (после каждой заглавной буквы – точки)

В тексте письма М.И. пишет фамилию троцкий уничижительно – с маленькой буквы или едва приподнятой над текстом прописной Т.

Со всеми вытекающ. /вытекающими/ отсюда последствиями.

когда  будто бы был на кварт. б/директ. /на квартире бывшего директора/

т.е. был за 6500 кил /километров/

было примерно еще 10 челов.

Не используется твердый знак, только »  ’  » :

я с ним раз’ехался в пути

при от’езде и обратном прибытии

Месяцы года пишутся с заглавной буквы.

Не очень распространенные в современном языке слова и обороты:      вышесказанная /жалоба/, сообвиняемый, истребовать /документы/, собраньи /собрания/, протокол был специально средактирован,

И хотя Михаил Иванович в письме отмечает, что, фактически, всё «дело» 

«следствие основало исключительно на показаниях свидетелей Смагина и частично свидетеля Тарасова.»

он прекрасно понимает, что эти люди были просто использованы как «глас народа», как «рупор в борьбе с вредительством». Ведь даже в состряпанных следствием показаниях фигурируют лица гораздо более близкие к уже выявленным НКВД «членам К.Р.О», но их не коснулись никакие репрессии и преследования!

М.И. пытается обратить внимание Главного военного прокурора на то, что

«сам протокол допроса Смагина, из которого совершенно ясно видно, что составляем он был с вполне определенной целью. При просмотре Вы увидите, что в нем перебрано, что были такой-то, и такой-то, и такой-то, и кроме того и техн.дирек. Шорин, что мне кажется, само собой, довольно ясно дает понять, что протокол был специально средактирован, чтобы оправдать мой арест.» и    «средактирован он был человеком совсем не знавшим мое служебное положение, тогда как Смагин знал это прекрасно»

«Протокол допроса Тарасова носит такой же характер, как и допрос Смагина и ясно, что подписан он был им под давлением. Доказательством этого может служить уж одно то, что на суде, Тарасов от всех своих показаний, данных им на предварительном следствии, отказался»

В приводимых обвинителем протоколах допросов даже даты действий М.И.Шорина в Сретенске не совпадают с его временем пребывания и деятельности там.   М.И. упоминает свою длительную болезнь и долгую командировку в Центр (Речсудпром).

Фактически, в Письме Главному Военному прокурору он не пытается опровергнуть ложные показания и наветы свидетелей, а жалуется на неправомочные действия самого следствия, задавшегося целью опорочить и оболгать его трудовую деятельность на верфи. Но ведь и Прокуратура и следствие имели единую цель и указание сверху, и эту задачу они выполнили успешно…

Судя по письму жене, Анастасии Семеновне от 17 декабря 1939 г., М.И. переслал свою жалобу Донату в Москву (или в Горький) в конце ноября 1939 г., не решившись дать ей ход в Букачаче! С тем, чтобы она с домашними решила (вместе с адвокатом) когда стоит дать ей ход!

ПРИМЕЧАНИЕ: Для просмотра исходных рукописных страниц нажмите левой кнопкой мыши на иконку слева вверху страницы. Для существенного увеличения  появившегося изображения (до полного) нажмите на его поле правой кнопкой мыши и в ниспадающем меню выберете пункт «Открыть изображение в новой вкладке». На появившейся рядом вкладке для увеличения используйте «+ » и колесо прокрутки.

Главному военному прокурору

                                                                                                              Москва    

Жалоба

В порядке прокурорского надзора

       Шорина Михаила Ивановича г.р.1884 быв. технического директ. Сретенской Судостроит. верфи, осужденного военным трибуналом Забайкальского военного округа 16-17 августа 1938 г. в г.Чите по ст.58 У.К.  Р.С.Ф.С.Р сроком на 15 Лет в И.Т.Л.

Местонахождение в данный момент

И.Т.Л.»Букачача» Читинской Области 3 Лагпункт.

                                          27/II/февраля/-1939 г. через И.Т.Л.»Букачача» на имя Верховного прокурора республики, в порядке прокурорского надзора, мною была подана жалоба на решение военного трибунала ЗабВО, признавшего меня виновным по 58 ст. У.К.  Р.С.Ф.С.Р и приговорившего меня к высшей мере наказания расстрелу, впоследствии замененному 15 годами И.Т.Л.

         Жалоба эта, насколько мне стало известно, для рассмотрения по существу, была передана Вам и по полученным мною сведениям, якобы оставлена Вами без удовлетворения, по мотивам будто бы недостаточности материала, который давал бы Вам основание к отмене приговора.

         Полагая, что произошло это исключительно потому, что мной, видимо, недостаточно ясно была изложена вышесказанная жалоба, а поэтому считаю необходимым дополнить таковую следующим:

1.) Обвинение меня по пунктам 7-8-9 и 10 ст. 58 У.К. следствие и трибунал приписали мне только потому, что якобы я являлся членом К.Р.О., т.е. то, что предусмотрено 11 пунктом 58 ст. У.К. Р.С.Ф.С.Р.

— 2 —

        Принадлежность меня к такого рода организации следствие основало исключительно на показаниях свидетелей Смагина и частично свидетеля Тарасова.

         Смагин показал, что якобы я, будучи 11 Апреля 1936г. на кварт. б/директ. Сретенской Судоверфи Жукова, восхвалял троцкого как военного специалиста, сыгравшего в свое время видную роль, причем якобы я это говорил в присутствии примерно еще 10 челов., по показаниям Смагина, будто бы так же бывшим там, а предварительное следствие и трибунал считали видимо, что это дает уже полное основание, вследствие этого считать меня троцкистом. Со всеми вытекающ. отсюда последствиями.

         Доказательством того, что это показание как Смагина, так и Тарасова есть чистейшая ложь, может служить то, что:

1.) В указываемый Смагиным в протоколе день т.е. 11 Апреля 1936г., когда  будто бы был на кварт. б/директ. Жукова и восхвалял Троцкого, я находился в командировке в Москве, т.е. был за 6500 кил. от Сретенска. В командировку я выбыл 29 февраля, а вернулся обратно 30 Апреля. Предшествующий этому Февраль месяц, пролежал больным у себя на квартире и никуда не выходил. Жуков же как раз наоборот, уехал в Москву в начале февраля и выехал из таковой обратно в начале Марта и я с ним раз’ехался в пути, таким образом я его не видел в течение 3 месяцев, т.е. Февраля, Марта и Апреля.

Это было в трибунале подтверждено как Жуковым так и в вместе со мной сообвиняемым Строевым и кроме того следствие легко это могло документально проверить в Москве в главном управ. речной судостроит. Промышленности (в Главречпроме), где имеется отметка с датой как прибытия моего в Москву, так и

          — 3 —

обратного выезда из таковой, а также путем истребования из дел верфи подлинного командировочного удостоверения и копии приказов, отданных при от’езде и обратном прибытии на верфь.

2.) Смагин показал, что на квартир. у Жукова яко бы в это время было примерно еще 10 челов. И указал их фамилии, здесь обращает на себя внимание то, что никто из этих лиц, за исключение самого Жукова не арестован и не привлечен к ответственности. Таким образом получается, что и само следствие в отношении их считает видимо, это показание незаслуживающим никакого доверия, тогда возникает вопрос какое же основание считать такого рода свидетел. показания правдоподобным в отношении меня.

3.)  Непонятным является так же привлечения меня к ответственности, по признаку как бы бывавшего на кв.у Жукова, тогда как вместе с ним живший в одних комнатах, главный инженер строительств. верфи Поляков В.П. не привлечен. Ведь если бы действительно такого К.Р. характера собраньи у него на квартире устраивались, то как мог в стороне оказаться тот, кто жил с ним вместе, а так же бывш. в то время техн./директ. Волков А.А., который действительно бывал там каждый вечер.

4.) Считаю необходимым обратить Ваше внимание и на сам протокол допроса Смагина, из которого совершенно ясно видно, что составляем он был с вполне определенной целью. При просмотре Вы увидите, что в нем перебрано, что были такой-то, и такой-то, и такой-то, и кроме того и техн.дирек. Шорин, что мне кажется, само собой, довольно ясно дает понять, что протокол был специально средактирован, чтобы оправдать мой арест.

5.)  Доказательством последнего может служить так же

— 4 —

то, что средактирован он был человеком совсем не знавшим мое служебное положение, тогда как Смагин знал это прекрасно. Техническим директ. на верфи в это время был Волков А.А., а я же был лишь начальником планово-производств. отдела и в должность техническ. директ. вступил лишь в конце Июня месяца 1936 г.

6.) В своих показаниях Смагин приводит единствен. как бы преступлением с моей стороны это якобы восхваление троцкого и ничего другого не показывает и никаких других действий К.Р.Х. не приводит.

7.) Протокол допроса Тарасова носит такой же характер, как и допрос Смагина и ясно, что подписан он был им под давлением. Доказательством этого может служить уж одно то, что на суде, Тарасов от всех своих показаний, данных им на предварительном следствии, отказался, о чем в трибунале официально заявил во время слушания дела председательствовавшей гр. Яковлев.

8.) Тарасов показал о том, что будто бы я был членом К.Р.О он слышал якобы от б/директ. Жукова, что Жуков на поставленный ему в трибунале вопрос не только не подтвердил, но категорически отверг. Прошу обратить Ваше внимание так же и на то, что в своих показаниях он никаких действий К.Р. или вредител. характера не приводит.

9.) Ни со Смагиным, ни с Тарасовым мне никакой очной ставки дано не было, а между тем время для этого было больше, чем достаточно. В Читу в НКВД я был привезен 15 мая 1937 г., следствие по моему делу было закончено 14 марта 1938 г., а дело в трибунале было рассмотрено 16 — 17 Августа 1938.

10.) Не присутствовали во время рассмотрения моего дела в трибунале как свидетели ни Смагин, ни Тарасов.

11.) О показаниях Смагина и Тарасова, я узнал лишь во время слушания моего дела в трибунале. Следствие во все время ведения такового, об этом мне не сказало ни одного слова.

— 5 —

12.) Поскольку Тарасов сам официально отказался от своих показаний, данных им на предварительном следствии, а так же и потому что показание это опровергнуто в трибунале во время слушания дел, то получается, что всё обвинение меня трибуналом построено на показаниях всего лишь одного Смагина, которое само собой следует считать опороченным, как самим характером его, так и датой, а так же и тем, что никем другим оно не подтверждено.

Таким образом получается, что основное обвинение, что я был членом К.Р.О, на котором построено было всё дело против меня, фактически оказалось построенном на единственном явно ложном показании Смагина, который таковое дал или под давлением на него со стороны следственного аппарата, или с явно – ложной или с явно-ложной клеветнически-вредительской целью, никак по другому это рассматриваемо это быть не может.

Дальше в какой же К.Р.О я состоял, если таковая состояла из тех лиц, которые перебраны в протокол Смагиным, то ни один из них, за исключением Жукова, не признан виновным и даже не привлекался к ответственности, других же лиц ни Смагин, ни Тарасов никто другой не называет.

Не указывает также ни тот и ни другой и каких либо К.Р.действий с моей стороны или какого либо участия таковых.

Следовательно из всего вышеизложенного по этому вопросу можно сделать только один совершенно определенный вывод, что обвинение меня по пункту 11 т.е. в том, что якобы являюсь членом К.Р.О со всеми вытекающими отсюда последствиями, ни на чем не основано, а раз это так, то совершенно ясно должны полностью отпасть и все остальные пункты обвинения меня по 58 ст. У.К.

По пункту 10. Я мог бы повторить лишь то, что мною было

— 6 —

изложено в первоначальной жалобе. Ни следствие, ни трибунал никакого конкретного случая агитаций с моей стороны не привело, да и привести не могло. Раз таковой не было.

         По пункту 9. В жалобе было изложено всё подробно, что к ремонту сгоревшего деревообделочного цеха, на основании чего я обвинялся по этому пункту, я не имел никакого отношения. Ремонтом руководил б/главн. инженер строител Поляков В.П. О том, что бы я был как-нибудь причастен к этому делу нет никаких материалов или свидетельских показаний, таким образом обвинение меня по этому пункту носит совершенно голословный характер.

         По пункту 8. Добавить к изложенному к жалобе нечего, т.к. никаких действий с моей стороны или задание кому-либо и т.п., в части террористических актов не приводит ни следствие, ни трибунал. Нет по этому поводу в деле и чьих-либо показаний, или каких-либо материалов.

По пункту 7. Считаю необходимым обратить Ваше внимание на следующее:

а) Что большинство обвинений по этому пункту совсем не были предметом предварительного следствия, а поэтому я не имел никакой возможности дать по ним своевременно свои об’яснения или затребовать  опровержении их те или иные документы, или допросить свидетелей.

б.) Ни один из актов не был мне пред’явлен во время следствия, а вследствии этого не могло быть дано по ним исчерпывающих об’яснений и точно я даже не знал и не знаю какие акты есть в деле.

в.) При детальном просмотре актов приложенных к делу, Вы усмотрите почти все обвинения по ним приписаны или

 — 7 —

б/технич. Директору Волкову А.А., или самому главку, между тем следствие-же и трибунал почему-то приписали всё мне, сделав меня, таким образом, ответственным за всех и за всё, что ко мне даже никакого отношения не имело.

г.) Дополнительно к приведенным мною объяснениям в основной жалобе в части планирования, считаю необходимым обратить Ваше внимание на то, что то, что мне  было поставлено в вину т.е. большой задел / перевыполнение валовой/ на будущий год, который был мною произведен в 1936 г., наоборот дал возможность верфи не только выполнить программу 1937, но и сдать ее ранее намеченных сроков. В 1938 году, благодаря того что новым руководством этого в 1937 году сделано не было, программа была выполнена всего лишь на 22% тогда как в отличие от 1936 г. верфь уже жила третий год, а не первый как это было в 1936 году.

д.) Приписываемое мне обвинение по линии бухгалтерии, в части как бы вредительских заданий, заключавшихся в списании со счета незавершенного производства на счет готовой продукции, данных будто бы мной бухгалтеру Барвинскому, опровергается помимо всего изложенного по этому вопросу в первоначальной жалобе, также и отказом Барвинского в трибунале от своих показаний, данных им на предварительном следствии, каковой прямо заявил, что такое ложное показание им было дано исключительно под давлением следствия. Правильность моих доводов приведенных в жалобе легко может быть проверена путем затребования из дел Сретенской верфи, актов сдачи этих судов и распоряжения по этому вопросу главка. Кроме того, снова должен повторить, что никаких записей

 — 8 —

Барвинский и вообще бухгалтерия делать на основании словесных распоряжений бухга не могла, и кроме того все записи могут производиться только с визой главного бухгалтера. Барвинский мне не был подчинен и давать я ему никаких распоряжений не имел никакого права, да и выполнить их он без участия в этом главного бухгалтера не смог бы, а последний к ответственности не привлечен.

При детальном просмотр моей жалобы и настоящего дополнения, а также истребовании соответствующих документов, перечень которых будет приведен в конце, я глубоко уверен, что Вы придете к совершенно определенному выводу, что все те показания, на основании которых я отнесен к числу лиц виновных как бы в какой-то К.Р. и вредительской деятельности ни на чем не основаны и носят совершенно голословный характер.

Да и из самого дела непонятно, какой контрреволюционной организации я являлся членом, из кого она состояла, а если действительно такая на верфи существовала, то в чем проявлялась моя деятельность, ведь кроме единственного показания Смагина никаких других показаний нет, а его показание не может быть принято во внимание. Одинаково ничем не доказано и какое-либо вредительство с моей стороны.

Я не допускаю мысли, чтобы только на основании такого совершенно незаслуживающего никакого внимания и доверия показания, носящего явно клеветническо-вредительский характер, я совершенно невиновный человек, мог быть признан виновным по 58 ст. У.К. Р.С.Ф.С.Р.

Прошу обратить Ваше внимание также и на то,

 — 9 —

что как во время предварительного следствия, так и во время слушания моего дела в трибунале, я был совершенно лишен всякой возможности защищаться, а именно:

I – Во время предварительного следствия

1.)  Для опровержения показаний мне не было дано очной ставки ни с одним из свидетелей, давших на меня показания на предварительном следствии, что заставляет думать, что это было сделано с вполне определенной целью, дабы е разрушить их показания.

2.) Не было дано возможности подробно ознакомиться с актами экспертизы и дать по ним исчерпывающие показания.

3.) Не было дано возможности опровергнуть все это документально или в опровержение того или иного вызвать свидетелей.

4.) Следственный материал по окончании следствия был предоставлен в разрозненном не сброшюрованном виде и не весь полностью, чем была нарушена 206 ст. Г.К., доказател. чего может служить, что в деле появились документы более позднего срока, чем окончание самого дела.

II – Во время слушания дела в трибунале.

5.) Дело было заслушено в трибунале в отсутствии свидетелей и таким путем я снова был лишен всякой возможности опровергнуть их показания, данные ими на предварительном следствии.

6.) Не были совершенно оглашены и подвергнуты детальному разбору акты Экспертизы.

7.) В опровержение выдвинутых против меня обвинений, отказано было в истребовании документов.

8.) Отказано было перед слушанием дела в трибунале в просмотре следственного материала, что особо важно

                     — 10 —

поскольку таковой следствием мне был предоставлен не в полном виде и не было разрешено сделать записей.

9.) Не удовлетворено было мое ходатайство о просмотре протокола судебного заседания.

10.) Не была предоставлена защита, каковая при вышеуказанной обстановке была в особенности важна.

Как предварительным следствием так и трибуналом не было принято во внимание:

а.) Что в должность технического директора я вступил лишь в конце июня месяца 1936 г.

б.) Что я не был засекречен, таким путем я не имел никакого отношения к работам по моб-дооборудованию судов, между тем по пункту 7, можно считать /что это является одним из основных обвинений, в то время как этими работами ведал непосредственно сам спецотдел верфи и к нему для этой цели был прикомандирован инж.Требкин И.Н.  /

в.) Что замена деревянных палуб металлическими на пароходах № 58-59-60 и 61, не предусмотрена договором со спецотделом амурского пароходства и кроме того, что таковые /железные/ поставлены согласно специального распоряжения главка.

г.) Что я не имея никакого отношения к капитальным работам по постройке самой верфи, между тем все неполадки по таковым и перерасходы поставлены мне в вину.

д.) Что со стороны главка верфь не имела никакой помощи, а наоборот постоянное ущемление.

е.) Что верфь в 1936 г. фактически была в периоде организации и развития, ведя работы во временных условиях параллельно с самой постройкой верфи.

— 11 —

ж) Что имея очень большую программу постройки судов исполнение ее шло самым кустарным способом, за отсутствием даже самого примитивного приспособления и огромного недостатка инструмента.

з) Что благодаря крайне небрежной заготовки деталей, что отмечено в актах экспертизы, у верфи возникала масса дополнительных работ и что кроме того сильно затрудняло планирование, т.к. объем такого рода работ заранее определить не было никакой возможности.

и.) Что Главком в этом не было принято никаких мер, а так же не было принято надлежащих мер к комплектной отправке деталей и в установленные временными договорами сроки.

к.) Что благодаря неправильной политике главка верфь всё время испытывала денежные перебои, и что согласно распоряжения начал. главка Березина незаконно было изъято на капитальные работы до 1, 5 мил. рублей.

         Всё это заставляет прийти к совершенно определенному выводу, что как предварительное следствие, так и трибунал в отношении меня не только не были объективны, а наоборот создали такие условия, которые полностью ликвидировали всякую возможность защиты, видимо заранее поставив себе целью, признать меня виновным несмотря ни на что.

На основании вышеизложенного, из которого мне кажется довольно ясно, что нет абсолютно никакого основания считать меня виновным не только по 58 ст. У.К., но и какой-либо другой статье того же У.К., т.к. совершенно никем и ничем не доказано никакой контрреволюционной деятельности

— 12 —

с моей стороны, а так же и какого либо умышленного вредительства, а поэтому я и обращаюсь к Вам как Главному Военному Прокурору как к лицу стоящему на страже охраны революционной законности и ограждения прав трудящихся с просьбой, пересмотреть мою жалобу и удовлетворить мое ходатайство, как об отмене самого приговора военного трибунала, так и освобождению меня от наложенного наказания, исправив тем самым судебную ошибку, которая в этом деле был допущена.

         Прошу так же принять во внимание, что если я и допустил какую-либо ошибку, то и в этом случае, я за нее понес достаточно жестокое наказание, имея такой преклонный возраст, нахожусь уже третий год в заключении (с 14 Апреля 1937 г.) и уж более года работаю в И.Т.Л. – где за всё это время не имею ни одного не выхода на работу и ни одного дисциплинарного взыскания.

В подтверждение приведенных мною доводов, прошу истребовать документы согласно прилагаемой при сем ведомости.

20 / ноября 1939 г.

Мих. Ив. Шорин