Экспроприация – лозунг пролетариев, у которых ничего нет. Но в Гороховце к началу революции неимущих практически не было. Тем более в ближайшем окружении Шориных и Бутровых.

Сразу после революции Михаил Иванович отказался от частной собственности (судостроительного завода) в пользу новой власти.

Весной 1918 г. у семьи Михаила Петровича Бутрова новые хозяева жизни тоже собрались экспроприировать имущество. Но так как крупной частной собственности, завода или фабрики, не было (даже былая винокурня сгорела в Выезде в 1905 г.), под конфискацию подпадал дом, земельный участок и всё личное хозяйство. К счастью, за Михаила Петрович вступились заводские рабочие и отстояли своего бухгалтера, которого все знали, как доброго и честного человека. Обсуждение проходило на заводе, и после разбирательства родные (Бутровы) были напуганы толпой, которая проводила Михаила Петровича до калитки («чуть ли не на руках»).

В этот раз обоих Михаилов отстояли простые люди, соседи и сослуживцы, многие из которых были их родственниками из Выезда. Правда, у Бутровых половину земельного участка все-таки «добровольно» экспроприировали…

Бабушка никогда не любила вспоминать события 1918 года!

На мои детские вопросы об отношении к революции и новой власти она отвечала неохотно, но однажды удивила меня ответом: она сказала, что в реальность революционных перемен они поверили только весной 1918 г.

До этого времени новости приходили из близкого Нижнего Новгорода, но он находился в другой губернии, а Владимирские активисты слабо влияли на далекий от него Гороховец. Во многом городская жизнь держалась на Гороховецком судостроительном заводе. Еще весной 1917 г. Михаил Иванович, почувствовав нарастающую инфляцию и общую дороговизну, на 50% увеличил заработную плату рабочим и служащим, а из-за неполной загрузки рабочий день был сокращен до 8-ми часов. Принятые меры во многом ослабили революционные настроения на заводе и смягчили взаимоотношения между людьми.

Новые веяния докатились в июле 1918 г., когда образовался комитет бедноты (комбед) в Красном селе. Близкие к нашей семье Тяжеловы (они жили на другой стороне улицы, левее нас, в сторону Клязьмы) бедствовали из-за болезни детей. Моя бабушка, Елена Григорьевна, по возможности, поддерживала их, а те, в свою очередь, всегда помогали Бутровым. Именно Тяжеловых потянули в комбед организаторы новой жизни. Но, как дала понять Аннушка Тяжелова, совесть не позволила им принимать помощь за счет реквизиций у состоятельных горожан. Не пошли они в коммуну бедноты. Фактически, в комбеде оказались местные люмпены…

Начавшаяся в 1918 г. кампания по изъятию ценностей у состоятельных граждан, не прошла в отношении Шориных. Из моего обрывочного разговора с бабушкой, раздраженно и неохотно ворчавшей на такую тему, я понял, что если к кому-то из соседей и попадали чужие личные вещи и ценности, совесть и вера не позволяли даже подумать об их присвоении! Из опасения за свою и чужую судьбу, ни с кем не делясь этой тайной, люди рисковали, возвращая эти конфискованные предметы чужого быта.

И наоборот, те люди, кого постигла злая участь, прятали от «экспроприаторов» и уничтожали свои самые ценные, любимые вещи или отдавали в дом своим близким, родственникам или соседям.

По-видимому, так вернулась в дом Бутровых их свадебная фотография, подаренная Михаилу Александровичу и Александре Петровне Шориным, уже изрядно выцветшая, провисевшая на стене в доме М.А. Шорина больше десяти лет.

Фотографии из альбома Бутровых и из дома М.А. Шорина

История семьи Бутровых, а Михаил Петрович был троюродным братом Михаила Ивановича Шорина, хранит один житейский эпизод, очень характерный для гороховчан.

Анастасия Семеновна Шорина была крестной моей мамы – в девичестве Бутровой Марии Михайловны, родившейся в апреле 1918 года. Наличие в доме Бутровых новорожденной девочки, возможно, сыграло положительную роль и в деле об экспроприации.

Как-то раз, когда Марии было года три, Анастасия Семеновна зашла к Бутровым в сад. Дома располагались почти напротив, через дорогу. Под окном новой столовой, вдоль правой стены дома, разросся большой малинник с высокими кустами. В сторону сада за ним стояла скамейка для отдыха и игры с детьми. Там Анастасия Семеновна и затеяла возню со своей маленькой крестницей. А в качестве игрушки, чтобы развлечь ребенка, сняла с руки тонкий золотой браслет и дала Машеньке. С подошедшей Еленой Григорьевной завели житейский разговор и на время отвлеклись от затихшего ребенка. Когда же спохватились в наступившей тишине, девчушка играла в траве с какими-то цветочками, браслета в ее руках не было… У Елены Григорьевны сердце опустилось.

– Маруська! Что же ты наделала! Куда ты его подевала!?

Обе женщины не на шутку всполошились, но Анастасия Семеновна, в своей обычной деликатной манере, стала успокаивать Елену Григорьевну, а потом обе утешали испуганную «Маруську». Как ни искали тогда браслет, он так и не нашелся.

Прошло много лет. Мария выросла, повзрослела, вышла замуж… В 1938 г. сама ждала своего первенца, мою старшую сестру Людмилу. Летом Михаил Петрович с домашними решили подправить завалинку вдоль той самой стены (пристроенная в 1913 новая часть дома требовала дополнительных хозяйских усилий). Когда стали отбрасывать дерн от нижней доски и поправлять ее, у самого края обнаружили крысиный лаз, а за ним гнездо (нора не уходила под дом, а была у самой «улицы»).

В гнезде были куски пестрой красной материи (для лоскутного одеяла), какие-то блестящие битые стеклянные шарики (от елочных бус) и тот самый браслет! Бабушке в это было трудно поверить!

Осенью того же 1938 года Мария Михайловна с молодым мужем Александром – новоиспеченным слушателем (сразу 3-го курса) Артиллерийской Академии им. Дзержинского поселились в Москве, в Безбожном переулке (бывш. Протопоповский). Направление на учебу в Москву Александр получил вместо диплома инженера в Уральском индустриальном институте. Маруся навестила свою крестную в ее квартире на Арбате и отдала браслет. Анастасия Семеновна ахнула! Невероятно!

В это время она сильно бедствовала. Михаил Иванович второй год был под следствием в далекой Читинской области. Зарплаты его давно лишили, в Москве проедались ценности, которым всегда наступает конец… Браслет пришелся как никогда кстати, сослужив достойную службу во всех отношениях – и в материальном плане, и в моральном!

Браслет, конечно, сразу перекочевал в Торгсин, дав передышку в невзгодах, а Анастасия Семеновна еще раз убедилась в том, как к Шориным относились люди. И Выезда, и Красного Села, и всего Гороховца! По русской пословице «Делай другим добро – будешь сам без беды».

При встрече с краеведом Николаем Ивановичем Андреевым в 1967 г., вспоминая гороховчан в свои трудные времена, она всё повторяла непỏнятую им фразу «Все нас любили и все несли нам обратно».

ВА Демин

 

P.S.    

ИЗ ТОГДАШНИХ ДЕКРЕТОВ И ПОСТАНОВЛЕНИЙ:

• Декрет СНК от 11 декабря 1917 г.

Не платить пенсии выше 300 руб. ежемесячно.

 

• Декрет Ц.И.К. от 14 декабря 1917 о конфискации золотых монет и золота в изделиях и слитках.

 

• Декрет СНК от 4 января 1918 г.

Все платежи по ценным бумагам прекращаются. Сделки с ценными бумагами запрещаются (т.е. все ваши сбережения в ценных бумагах становятся нулем).

• Декрет ВЦИК «Об аннулировании государственных займов» от 21 января (3 февраля) 1918 года.

Аннулирование государственных облигаций, которыми вы владели.

 

• Постановление Народного Комиссариата по Финансовым Делам от 14 сентября 1918 г.

Запрет денежных расчетов с заграницей.

 

• Постановление Народного Комиссариата по Финансовым Делам от 3 октября 1918 г.

Запрет на сделки с иностранной валютой внутри страны. В двухнедельный срок сдать всю валюту.

• Декрет ВЦИК о введении единовременного чрезвычайного 10-миллиардного революционного налога на имущие группы городского и деревенского населения от 30 октября 1918 г. (разработан Народным комиссариатом финансов).

«Контрибуция на буржуев!».

• Декрет от 4 января 1918 г.

 Если вы – писатель, ваши авторские права «переходят в собственность народа».

• Декрет СНК от 26 ноября 1918 г.

Любое произведение (научное, литературное, музыкальное, художественное) может быть признано достоянием государства.